«Я отомщу». За спиной у рыцаря-командора Готиан и одетый в красное великий магистр кричали друг на друга. Джавреги, рабы-солдаты Багряных Шпилей, бросились на шрайских рыцарей, а те сомкнули ряды, силясь удержать их и толпу визжащих айнрити. Стоящие вокруг храмы и колоннады Ксокиса маячили на заднем плане, далекие и бесстрастные. На фоне неба вырисовывались Пять холмов. И Найюр усмехнулся, как может усмехнуться лишь вождь утемотов. Казалось, он приставил острие своего меча к горлу мира. «Я устрою бойню». читать дальшеЗдесь все истощены. Все измучены голодом. Найюр понял, что все происходит в соответствии с безумным планом Дунианина. Какая разница, умрет он сейчас, вися на дереве, или несколькими днями позже, когда падираджа наконец-то сокрушит стены? Потому-то он и отдался в руки врагов, зная, что самый невинный из людей — обвиняемый, разоблачивший своих обвинителей. Зная, что если он выживет… Тайна битвы! Сарцелл завертел мечом, делая ложные выпады. В его быстрых движениях было нечто нечеловеческое. Найюр не отступил и даже не шелохнулся. Он был сыном Народа, чудом, рожденным в пустынной земле и посланным убивать и грабить. Он был дикарем с мрачных северных равнин, с громом в сердце и смертью в глазах… Он был Найюр урс Скиоата, неистовейший из мужей. Он повел загорелыми плечами и встал поустойчивее. — Прежде чем это закончится, — сказал Сарцелл, — ты узнаешь страх. — Сперва я зарублю тебя. Теперь Найюр ясно видел воспаленные красные линии, покрывающие лицо Сарцелла. Он понял, что это складки. И уже однажды видел, как они разгибаются. — Я понимаю, почему ты любил ее, — проворчал шрайский рыцарь. — Какой персик! Думаю, я отгоню псов от ее трупа — потом! — и отлюблю еще раз… Найюр не шевелясь наблюдал за ним. Воздух звенел от криков. Тысячи людей потрясали кулаками. Они сошлись на расстояние длинного шага. Затем их мечи вспороли пространство. Поцеловались. Закружились. Поцеловались снова. Геометрия стали, наполняющая воздух звенящим стаккато. Прыжок. Уход. Выпад… Со звериным изяществом скюльвенд наносил удары по твари, тесня ее. Но меч шрайского рыцаря словно был колдовским — так он сверкал на солнце. Найюр отступил, переводя дух и стряхивая пот с волос. — Мою плоть, — прошептал Сарцелл, — ковали дольше, чем твой меч. Он расхохотался, как будто совершенно успокоился. — Люди — это собаки и коровы. Но мое племя — это волки в лесу, львы на равнине. Мы — акулы в море… Пустота снова расхохоталась. Найюр атаковал тварь; его меч пронзил пространство. Обманное движение, потом сокрушительный рубящий удар. Шрайский рыцарь отпрыгнул, отбив его. Железо свистело, описывало круги, вспарывало воздух, искало, прощупывало… Они сошлись вплотную. Попытались пересилить друг друга. Найюр нажал, но противник казался непоколебимым. — Какой талант! — воскликнул Сарцелл. По лицу его пробежала дрожь. Как? Найюр, пошатываясь, сделал несколько шагов по опавшей листве и горячим камням. Краем глаза он заметил Умиаки, вцепившегося в солнце стариковскими пальцами ветвей. Меч Сарцелла был повсюду; он прорезал и пробивал его оборону. Череда безрассудных действий спасла ему жизнь. Он отскочил. Голодная толпа вопила и орала. Сама земля у него под сандалиями гудела. Изнеможение и боль, бремя старых ран. Их клинки схлестнулись, разлетелись и закружили в лучах солнца. Они лязгали и скрежетали, словно зубы. Весь в поту, словно лошадь в мыле. Каждый вздох — словно нож в грудь. Загнанный под крону Умиаки, Найюр краем глаза заметил Серве, привязанную к Дунианину; ее почерневшее лицо запрокинулось, под съежившимися губами обнажились зубы. Гомон толпы стих. Границы между землей и черным деревом осыпались. Что-то наполнило Найюра, швырнуло вперед, развязало обвитые шрамами руки. И он взвыл голосом самой Степи, и меч его разорвал воздух… Один. Второй. Третий. Удары, которые могли бы развалить надвое быка. Сарцелл споткнулся, пошатнулся — но спасся, совершив нечеловеческий прыжок назад, с пируэтом в воздухе. Он приземлился на полусогнутые. Улыбка исчезла. Черная грива Найюра слиплась от пота, грудь тяжело вздымалась над запавшим животом. Найюр вскинул руки, глядя на взбудораженную толпу. — Кто?! — взревел он. — Кто всадит нож в мое сердце?! И он снова ринулся на шрайского рыцаря, гоня его прочь из тени Умиаки. Но хотя бешеная атака Найюра нарушила стиль Сарцелла, в его движениях проступила некая прекрасная четкость — столь же прекрасная, сколь и несокрушимая. Внезапно Сарцелл с силой взмахнул мечом, как будто это была игра. Его длинный клинок описал сверкающий круг, чиркнул Найюра по щеке, срезав кожу… Найюр отступил, взвыв от ярости. Кончик меча рассек ему бедро. Найюр поскользнулся на крови и упал, открыв горло… Болезненный удар об камни. Гравий, впившийся в кожу. «Нет…» Чей-то сильный голос перекрыл рев Священного воинства. — Сарцелл!!! Это был Готиан. Он прекратил спорить с Элеазаром и теперь с опаской приближался к рыцарю-командору. Толпа вокруг внезапно стихла. — Сарцелл… В глазах великого магистра читались потрясение и недоверие. — Где… Готиан заколебался, сглотнул. — Где ты научился так драться? Рыцарь Бивня быстро развернулся; лицо его превратилось в маску почтительного подобострастия. — Мой лорд, я… Внезапно Сарцелл забился в конвульсиях и закашлялся кровью. Найюр проводил его падающее тело до самой земли и лишь потом выдернул меч. После чего, на глазах у ошеломленного магистра, одним ударом снес голову с плеч. Он запустил руку в густые, спутанные черные волосы и высоко поднял отрубленную голову. И лицо расслабилось и раскрылось, словно сжатая ладонь, словно кишки, хлынувшие из вспоротого живота. Готиан упал на колени. Элеазар отшатнулся и едва не рухнул на руки рабам. Рев толпы — ужас и торжество. Буйство откровения. Найюр швырнул голову под ноги колдуну.
А я почти и забыл. Многим людям, чтобы вообще хоть чего-то достичь в этой жизни, нужны более успешные люди, чтобы брать с них пример. Люди, на которых ты должен быть похожим. Мне же иногда нужен человек с ярко выраженным недостатком, который всегда будет напоминать мне, каким я не должен быть. С другой стороны, люди обычно стекаются к таким же убогим, как они сами, но я-то занимаюсь самосовершенствованием (ну или онанизмом, от которого в определенных ситуациях получаю вполне справедливый экстаз).
Между тем: на полях сплошные намеки на Пройаса и Найюра и я такой: А потом: *смайлик с фейспалмом двумя руками* А потом: жукодраи или наподраи? Что из этого ОТВРАТНЕЕ? Может, напожуки? (хотя Конфас/знамена это всем отп - отпшище!) окей окей давайте по порядку по возрастанию пиздеца на квадратный метр
ШУТКА ЗА СТО
читать дальшеОн ткнул обветренным, грубым пальцем в карту, в точку к югу от болот. — Он отступит вот сюда, к крепости Анвурат. Он отдаст вам весь этот выгон, куда вы сможете стянуть силы. Он уступит вам и землю, и ваших лошадей. — Отчего ты настолько в этом уверен? — крикнул Готьелк. Изо всех Великих Имен старого графа Агансанора, похоже, больше всего тревожило варварское наследие Найюра — кроме Конфаса, конечно. — Да оттого, — уверенно отозвался Найюр, — что Скаур — не дурак. Готьелк грохнул кулаком по столу. Но прежде чем Пройас успел вмешаться, экзальт-генерал поднялся со своего места и сказал: — Он прав. Ошеломленные Великие Имена повернулись к нему. Со времен поражения под Хиннеретом Конфас по большей части держал свое мнение при себе. Его больше не жаждали слышать. Но услышать, как он поддерживает скюльвенда, да еще когда речь идет о таком дерзком плане… — Как бы больно мне ни было это признавать, но скюльвендский пес прав. — Он взглянул на Найюра, и в глазах его одновременно светились смех и ненависть. — Он отыскал на южном берегу самое подходящее для нас место. Найюр представил, как перерезает горло этому неженке. После этого репутация скюльвенда как военачальника упрочилась. Он даже вошел в моду среди части дворян айнрити, особенно среди айнонов и их жен. Пройас предупреждал Найюра о том, что так может случиться. «Их будет тянуть к тебе, — объяснил он, — как старых развратников тянет к молоденьким мальчикам». Найюра завалили приглашениями и предложениями. Одна женщина, особенно настырная, даже отыскала его на его стоянке. Найюр едва не удушил ее.
... ШУТКА ЗА СТО ПЯТЬДЕСЯТ
читать дальшеНекоторое время спустя Найюр наткнулся на Пройаса, когда тот стоял один в темноте и смотрел на бессчетные костры язычников. — Как много… — негромко произнес принц. — Что скажешь, Господин битвы? Пройас растянул губы в улыбке, но Найюру видно было в свете луны, как тот сжимает кулаки. И варвара поразило, каким юным сейчас казался принц, каким хрупким… Найюр словно бы впервые осознал катастрофические размеры того, что должно будет вскорости произойти. Народы, религии и расы. Какое отношение этот молодой человек, этот мальчик имеет к этому всему? Как он будет жить?
...
ШУТКА ЗА ТРИСТА
читать дальшеНекоторое время спустя принц оставил Келлхуса и протолкался на нос, к Найюру; глаза его сияли по-особенному — как всегда сияли после разговора с Келлхусом. На самом деле, как сияли глаза всякого, как будто человек только что пробудился от кошмара и обнаружил, что все его родные целы и невредимы. Но в его поведении ощущалось нечто большее, скорее слишком ревностный дух товарищества, чем тень страха. — Ты сторонишься Келлхуса, словно чумного. Найюр фыркнул. Пройас некоторое время смотрел на него; улыбка постепенно исчезла с его лица. — Я понимаю, это нелегко, — сказал принц. Взгляд его скользнул от Найюра к язычникам, скапливающимся и движущимся потоком вдоль южного берега реки. — Что, нелегко? — спросил Найюр. Пройас скривился, почесал в затылке. — Келлхус рассказал мне… — Что он тебе рассказал? — Про Серве. Найюр кивнул и плюнул в воду, бурлящую у носа баржи. Конечно же, дунианин ему рассказал. Отличный способ объяснить их разрыв! Просто лучше не придумаешь! Какой наилучший способ объяснить отчуждение между двумя мужчинами? Правильно, женщина. Серве… Его добыча. Его испытание. Отличное объяснение. Простое. Правдоподобное. Отбивающее всякую охоту к дальнейшим расспросам… Объяснение дунианина. На некоторое время воцарилось молчание, неловкое от дурных предчувствий и превратных толкований. — Скажи, Найюр, — в конце концов заговорил Пройас. — А во что верят скюльвенды? Каковы их законы? — Во что я верю? — Да… Конечно. — Я верю в то, что ваши предки убили моего бога. Я верю в то, что ваш народ несет ответственность за это преступление. Голос Найюра не дрогнул. Его лицо осталось все таким же невозмутимым. Но, как всегда, он услышал адский хор. — Так, значит, ты поклоняешься мести… — Я поклоняюсь мести. — И скюльвенды именно поэтому называют себя Народом войны. — Да. Воевать означает мстить. Правильный ответ. Так почему же эти вопросы так гнетут его? — Чтобы вернуть то, что было отнято, — сказал Пройас; глаза его одновременно были и обеспокоенными, и сияющими. — Как наша Священная война за Шайме. — Нет, — отозвался Найюр. — Чтобы убить отнявшего. Пройас с беспокойством взглянул на него, потом отвел глаза. — Ты куда больше нравишься мне, скюльвенд, когда я забываю, кто ты такой, — произнес он с таким видом, словно сознавался в чем-то. По мнению Найюра, вид у него сделался изнеженный и бабский. Найюр отвернулся, разглядывая южный берег и выискивая на нем мужчин, которые убьют его, если смогут. Его не волновало, что там Пройас помнит и что забывает. Он — тот, кто он есть. «Я — один из Народа!»
Да, Найю. Один из Народа. Мы тебе верим, можешь не... а впрочем. Изнеженный и бабский. Молодец, о великий принц всея Конрии. Мо-ло-дец. (о Нансурия и Конфас император ее, почему шипперить кого-то по книге оказывается еще проще (=больнее), чем по сериалу, например) (хотя кого я обманываю, Найюр/Серве - это так прекрасно, что НЕ ПЛАЧЬ ДЕВЧОООНОЧКА ПРОЙДУТ ДОЖДИ) (а Келлхус пидорас)
На миг всех охватило полное замешательство. За прошедшие недели имя дунианина приобрело большой вес среди айнрити, словно Келлхус был камнем, который они держали в руке. Найюр видел это по их лицам: взгляды попрошаек, у которых в подол зашито золото, или пьянчуг с чрезмерно застенчивыми дочерьми… Интересно, а что произойдет, когда камень сделается слишком тяжелым?
Позднее, когда Пройас добрался до лагеря Ксинема и отыскал дунианина, Найюра преследовала одна и та же мысль. «Он совершил ошибку!»
— Что ты наделал?! — спросил Пройас у чудовища. Голос его дрожал от гнева.
Все — Серве, Динхаз, даже болтливый колдун и его сварливая шлюха, — все сидели вокруг костра, ошеломленные. Никто и никогда не разговаривал с Келлхусом в подобном тоне. Никто.
Найюр едва не расхохотался.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спросил дунианин.
— Что произошло?! — крикнул Пройас.
— Саубон пришел к нам, — быстро произнес Ахкеймион, — пока ты был в Тус…
— Тихо! — рявкнул принц, даже не взглянув на колдуна. — Я спрашиваю тебя…
— Ты не выше меня по статусу! — прогремел голос Келлхуса.
Все, включая Найюра, подскочили, и не только от неожиданности. Что-то было такое в его голосе… Что-то сверхъестественное.
Дунианин вскочил и, хоть и стоял на некотором расстоянии, словно бы навис над конрийским принцем. Пройас даже попятился.
— Ты равен мне по положению, Пройас. И не претендуй на большее.
С того места, где стоял Найюр, казалось, будто красновато-желтые стены и приземистые башни Асгилиоха обрамляют головы и плечи мужчин. Келлхус с его аккуратно подстриженной бородой и длинными волосами, сияющими золотом в лучах закатного солнца, был на целую голову выше смуглого конрийского принца, но в обоих в равной мере ощущались изящество и сила. Взгляд Пройаса вновь загорелся гневом.
— Я претендую лишь на одно, Келлхус: чтобы решения, касающиеся Священного воинства, не принимались без меня.
— Я не принимал никакого решения. Ты это знаешь. Я только сказал Саубону…
На краткий миг на лице Келлхуса проступило странное, почти безумное выражение уязвимости. Казалось, будто он смотрит сквозь конрийского принца.
— Только — что?
Глаза дунианина стали пустыми, поза сделалась напряженной — все в нем будто… будто бы сошлось в одной точке, словно он присутствовал здесь и сейчас куда больше, чем все прочие. Словно он стоял среди призраков.
«Он говорит загадками, — напомнил себе Найюр. — Он воюет против всех нас!»
— Только то, что я видел, — вымолвил наконец Келлхус.
— И что же ты видел?
Эти слова прозвучали вымученно.
— Ты хочешь знать, Нерсей Пройас? Ты действительно хочешь, чтобы я рассказал тебе?
Теперь Пройас заколебался. Взгляд его заметался, на долю секунды, не более, задержавшись на Найюре. Бесцветным, лишенным выражения голосом принц произнес:
— Ты нас погубил.
А затем, резко развернувшись, зашагал к своему лагерю.
Дурная затея, дурная, дурная, больше не делай, мы себе сами поможем, вобьем, дотолкаем до края, подкинем радостно ввысь. Зачем это было, смешной человечек, ты же ведь знаешь, насколько невечен груз; он чужой и давит на плечи, а значит его можно - вниз. \я думал, не будет- куда уже хуже, я думал, с живыми- я дума-\ послушай, если кто-то еще тебе скажет про душу, ответь ему - "отъебись".
UPD: блядь, наткнулся на эту запись и весь такой БОЖЕ ЗА ЧТОА НЕТ Я НЕ ПЕРВАЯ ЭМОЦИЯ И УЖЕ ТОГДА ПРОРОЧИЛ КАЙЗЕРОВ В ЭПИТАФИЮ АЗАЗАЗА
читать дальшеТеперь, чтобы зайти в дайри, нужно будет сначала забежать в вк, дабы посмотреть эту блядскую, но такую любимую-родную строчку Вообще я еще думал насчет "du var aldri min men eg er for alltid din", которая переводится как "ты никогда не был моим, но я навеки твой", но... да, мне нравятся такие вещи нет, это не то чтобы личное да, это эпитафия Слейтера нет, я НЕ БУДУ это объяснять да, я ромашка нет, я не первая эмоция ...но я понял, что Айсцайт все-таки пока РОДНЕЕ.
В ленту как не зайдешь - так там обсасывают тему ОТНОШЕНИЙ.
Внимательно смотрю на людей, у которых все хорошо в отношениях, но которые, тем не менее, лезут в них разбираться, находят на ровной дороге камушек и спотыкаются об него пару раз. Головой. Малюсенький камушек. Внимательно так смотрю. Ну то есть, э... Зачем? Неужели жизнь не учит своих юных падаванов, что отношения есть предмет хрупкий и что совершенно НЕ НАДО раздувать из этого предмета какие-то ПРОБЛЕМЫ, если сделать проблем в отношениях так же просто, как два пальца обоссать? И что об отношениях в принципе лучше не задумываться, пока не возникнет какая-то такая проблема, которую надо не придумать заранее, а решать на месте? Иии я в принципе вполне понимаю людей, которые не рубят в отношениях [воздушный поцелуй всем болевым этикам], а вот людей, у которых все_абсолютно_ок, говорящих, что ААААА ОТНОШЕНИЯ БОЖЕ МИЛОСТИВЫЙ ИЗЫДИ НЕ НАДО - нет. В самом деле. Есть миллион других тем, на которые реально надо вовремя пострадать, и как человек, который в отношениях все-таки чота шарит, я прямо УТВЕРЖДАЮ, что не надо страдать по союзу, о котором страдать в принципе рано. Когда-нибудь поебать себе мозг поистине придется, так зачем делать это раньше времени? Это раз. А два - зачем об отношениях ДУМАТЬ? :'DD Я сомневаюсь, что первоклассник сможет решить математические задачи хотя бы шестого класса, а люди, которые не разбираются в отношениях, но лезут скорее разбираться, выглядят и вовсе как младенцы, посягнувшие на задачи физматической академии. Потому что в отношениях та же математическая последовательность, взламываемая на раз-два при знании факторов. Проще уж спросить кого-нибудь, кто сечет фишку. Короче, хватит страдать херней. Идите пострадайте чем-нибудь другим.
Однако для раба было непростительной дерзостью смотреть в глаза воину. Поэтому Найюр взял дубинку для рабов и побил его. В голубых глазах не было удивления, и все время, пока длилась экзекуция, они продолжали смотреть в глаза Найюра с пугающим спокойствием, словно прощая ему… невежество. В результате Найюр так и не сумел по-настоящему наказать его, точно так же, как не сумел вызвать в себе должного негодования.
Во второй раз, когда Моэнгхус снова посмотрел ему в глаза, Найюр избил его очень сильно – настолько сильно, что мать упрекнула его за то, что он нарочно портит ее имущество. Найюр объяснил ей, что этот человек вел себя нагло, но сердце его сжалось от стыда. Он уже тогда понял, что его руку направлял не столько праведный гнев, сколько отчаяние. Уже тогда он знал, что Моэнгхус похитил его сердце.
Лишь много лет спустя поймет он, как эти побои привязали его к чужеземцу. Насилие между мужчинами порождает непостижимую близость – Найюр пережил достаточно битв, чтобы это понимать. Наказывая Моэнгхуса из отчаяния, Найюр продемонстрировал свою нужду. «Ты должен быть моим рабом. Ты должен принадлежать мне!» А продемонстрировав эту нужду, он раскрыл свое сердце, позволил змее вползти внутрь.