Такое маленькое, невзрачное и аушное, что я, наверное, даже закрывать не буду. А чо, пусть висит, в самом деле.
Очень люблю Максика! Так люблю, что готов делать ему больно не то что какую-то там вечность, а... а... а что-нибудь большее, чем вечность!Offtop: стандартный Ад
во всех смыслах, два Макса, только один хороший, а другой не очень.
Уводили, как правило, группками...Уводили, как правило, группками: по Божьему указу, ни один очистившийся грешник ни на секунду не должен был задерживаться в Аду, а переводить сразу нескольких было удобнее и рациональнее. Черти, знаете ли, знают толк в рациональности: до Судного дня они пачкам душ обеспечивали бесплатный билет в огненные катакомбы, а теперь нехотя с ними расставались.
Несчастные тянули руки к искупившимся, просили взять с собой, но все будто резко оглохли — и можно понять, почему. Действительно ли накладывалась глухота на уши бывшим страдальцам или они так ликовали по поводу окончанию мучений, что не собирались обращать внимание на что-нибудь другое, кроме этого простого факта, доселе было неизвестно.
Но Макс Уолкер знал: все у них с ушами замечательно, и если инфантильный Бог и вправду думал, что такие твари, как люди, искупятся через страдания — что ж, накладочка, начальник! Даже когда они все стояли в ряд, ожидая, когда непостижимый сознанию взгляд обратится к ним, отчитывая за каждую проведенную на Земле секундочку, а затем назначая срок пребывания в Аду — нет, ничто не может запугать уродство в человеческой душе, коль оно там все-таки есть.
Зато когда пришло время мужа, Уолкер рыдал в голос, затем быстро успокаивался, а потом снова навзрыд.
— Ну, ну, — тихо говорил ему Вольта, — мы еще встретимся. Там.
— Конечно, — шептал Уолкер в ответ, чувствуя, как соленая влага испаряется на его лице, оставляя темные ожоги. — Встретимся, дорогой. Рано или поздно...
И тогда Уолкер понял, что даже миллиарды лет в Аду не сравнятся с той болью, что он испытал в тот момент. Ни одна печь не жгла его так глубоко, хоть и сжаривала плоть и кости до кучки пепла. Затем — тлета и его. Через мгновение Уолкер возвращался, подобно фениксу, чтобы сгореть еще раз — и в самые ближайшие сроки. И все равно ничто не ударило больнее, чем та секунда осознания.
Забавно, что даже жгучие колодцы Ада не отучили Макса лгать — что другим, даже любимому мужу-тезке, что себе. По преданиям, которые он всегда считал бредом, в Раю люди теряют память о своих грешных деяниях и этих каникулах в Аду, и с каждым днем они становятся красивее, чем были вчера. Пальмы под солнцем и семьдесят две девственницы. Или он что-то перепутал? В его жизни, Библия всегда годилась исключительно как тайничок для «Глока» или хотя бы «Беретта», пользоваться которым он все равно никогда не умел, да денег.
В последнюю секунду, проведенную с Максом, Уолкер тоже солгал.
Уолкеру уготована Вечность.