kaq horosho

[goddammittimmy]

*смайлик с плачущим лежащим котиком*
драббл с Ямамото/Гокудера, не вычитывал и вообще хочу о нем немного забыть, перое апреля - никому не oh shi--

Каждый год одно и то же.
- Я люблю тебя, - сказал Ямамото и отправил стакан холодного виски, в котором уже битый час не могла растаять льдинка, в рот. Европейский алкоголь, по его скромным меркам, был ужасен: слишком горький и терпкий, он не оставлял шанса привыкнуть или распробовать.
- А. – Гокудера хмуро на него посмотрел, потом потянулся к мобильнику, – Ямамото закрыл глаза, - и ухмыльнулся. – Вот не надоедает же тебе.
Каждый год первого апреля Ямамото признавался ему в любви, и каждый год Гокудера сначала терялся, потом находил календарь и превращал все в шутку. Этой традиции уже было лет шесть, не меньше. Всему виной – подростковая глупость, которая в чувстве юмора могла соревноваться и с природой, и с богом. В день, когда он решил объяснить все странные взгляды, нежные улыбки и касания украдкой, начался апрель. Когда Гокудера впервые сопоставил один к одному – неловкое признание и день дурака, называемый в Италии «апрельской рыбкой», он решил, что Ямамото просто так бесталанно шутит. Подавленный смущением, Такеши продолжал молчать и загадочно усмехаться весь год, пока на дворе не гремел весенними грозами апрель.
Ямамото рассмеялся, чтобы не скривиться от поганого вкуса алкоголя; Гокудера мог хлестать виски вместо воды, а ему этот напиток давался тяжело, но он все равно старался понять, что же в нем может нравиться. Премиальный Jack Daniels, а на вкус как…
- Ну, я тоже тебя люблю.
Ямамото застыл. Завис, как компьютер, обрабатывающий сложный алгоритм. А потом расслабился, снова заулыбался и подпер щеку рукой. Гокудера, должно быть, шутил.
- И я тебя люблю!
- Ты уже говорил, идиот!
- Ну и что? Тебе же нравится…
Он что-то начал тараторить, махать руками, проявлять эмоции – маленькие вспышки, летящие во все стороны искры. Ямамото пил и улыбался.
Когда их выдворили из паба к полуночи, а впереди ждала только пустая аллея и тонкие, кривые улицы Рима, Ямамото был достаточно пьян, чтобы продолжить веселиться. Он что-то шутил, бесконечно глупое и дурацкое – настолько, что, когда проснется поутру не в своей постели, будет стыдиться всего, что наговорил, но сейчас он чувствовал только потребность молоть языком. Со Скуало в этом плане было проще: учитель не лез в карман за словом и вообще на диво хорошо ощущал перемену настроений в беседе; всегда говорил вовремя и всегда вовремя же молчал.
- А я тебя люблю!
- Придурок, первое апреля уже прошло.
- А что это меняет? Ты ведь меня тоже любишь!
Гокудера взглянул на него, взял за локоть и куда-то потащил. Как позже понял Ямамото – домой, в съемную квартиру. Целоваться.
Каждый год одно и то же – как «апрельская рыбка», так Ямамото признавался в любви. Но во все последующие годы – только рисовому вину, потому что виски – редкостная дрянь, а Гокудера оказался на редкость любвеобильным, и одного признания в год ему было мало.