ни одной зазубрины на лице прямом
Ну, кажется, именно ради таких моментов и надо жить.
Чтоб маленькая комната, чтоб такая темнота, что между открытыми глазами и закрытыми нет никакой разницы, чтоб за окном - шум машин и едва различимое пение ночных птиц, а за стеной - звуки телевизора. И между вами на узкой, одноместной кровати - такой небольшой, нематериальный мир, и чтоб признания были не в виде трех условных, стандартных, несколько поднадоевших и поднаторевших слов, а прямо как-то по-литературному, по-книжному, как нормальные люди не говорят. Чтоб не "я люблю тебя", а "у нас впереди еще целая вечность" - вечность, проведенная за руки, а не в качестве дешевого утешения, мол, успеем еще.
И если в книге зловредный автор двумя строками после напишет что-то вроде "Они не знали, насколько их вечность зыбкая: первый через три дня попадет в аварию, а второй, не выдержав утраты, вскроет себе вены". Нет, такое - только в книжках, а мы вроде как в реальности - запутались в паутине, гарантирующей безопасность.
Да. Будем жить. Хочется жить.
Я всегда буду плохим автором: как известно, хорошие поэты и прозаики пишут истории с себя, со своих ощущений. Нагло, стало быть, пользуются бесплатными буквами, выплескивая в них все то, что у них копится на душе - чтобы другие, стало быть, в этих водах, а, может, в мазуте, или даже в пиве, мало ли, что в душе копится и плещется, купались. А я вот с себя все это снять не могу, и даже не потому, что оно мое. Мне не хватает слов, чтобы выдать всю ту гамму, потому что в смеси она смотрится опасной, а по отдельности - как рецепт сложного лекарства, состоящий из компонентов, которого не знали римляне, так что и записать его невозможно.
Я люблю тебя - но это не то, что имеют в виду другие, говоря это своим однодневным партнерам. Это нечто большее, но мозг не в состоянии это охватить.
Зато, мне кажется, что-то такое чувствовал мой дорогой Андрей Строганов, глядя на одного там консула. И дело было не в том, что язык Раа - не родной.
Чтоб маленькая комната, чтоб такая темнота, что между открытыми глазами и закрытыми нет никакой разницы, чтоб за окном - шум машин и едва различимое пение ночных птиц, а за стеной - звуки телевизора. И между вами на узкой, одноместной кровати - такой небольшой, нематериальный мир, и чтоб признания были не в виде трех условных, стандартных, несколько поднадоевших и поднаторевших слов, а прямо как-то по-литературному, по-книжному, как нормальные люди не говорят. Чтоб не "я люблю тебя", а "у нас впереди еще целая вечность" - вечность, проведенная за руки, а не в качестве дешевого утешения, мол, успеем еще.
И если в книге зловредный автор двумя строками после напишет что-то вроде "Они не знали, насколько их вечность зыбкая: первый через три дня попадет в аварию, а второй, не выдержав утраты, вскроет себе вены". Нет, такое - только в книжках, а мы вроде как в реальности - запутались в паутине, гарантирующей безопасность.
Да. Будем жить. Хочется жить.
Я всегда буду плохим автором: как известно, хорошие поэты и прозаики пишут истории с себя, со своих ощущений. Нагло, стало быть, пользуются бесплатными буквами, выплескивая в них все то, что у них копится на душе - чтобы другие, стало быть, в этих водах, а, может, в мазуте, или даже в пиве, мало ли, что в душе копится и плещется, купались. А я вот с себя все это снять не могу, и даже не потому, что оно мое. Мне не хватает слов, чтобы выдать всю ту гамму, потому что в смеси она смотрится опасной, а по отдельности - как рецепт сложного лекарства, состоящий из компонентов, которого не знали римляне, так что и записать его невозможно.
Я люблю тебя - но это не то, что имеют в виду другие, говоря это своим однодневным партнерам. Это нечто большее, но мозг не в состоянии это охватить.
Зато, мне кажется, что-то такое чувствовал мой дорогой Андрей Строганов, глядя на одного там консула. И дело было не в том, что язык Раа - не родной.